0 Слово без дела. Часть 24

Очередная порция воспоминаний посвящена подросшему сыну. Стёпа вообще редко давал мне расслабляться. А последнее время я окончательно убедилась в том, что со взрослыми детьми надо жить врозь. Но пока, к сожалению, не имею такой возможности.

Степа тем временем с грехом пополам закончил школу. Всего школ у него было три. В седьмом классе я перевела его из 660-й в 186-ю, уводя от многочисленных конфликтов с одноклассниками и учителями. Из 186-й деточку выперли после 9-го класса, уж очень он их там всех достал, мой способный мальчик. С трудом удалось засунуть дитя в старшие классы в школу на другой стороне Коровинского шоссе. Там он тоже валял дурака и мудозвонничал по своему обыкновению. По большому счету его ничего, кроме игровых приставок, не интересовало.

Правда, одно время он ходил вместе с сережкой Разиным в изостудию рядом с домом. Рисовать Заяц любил с раннего детства и демонстрировал очень хорошую графику. Потом, в старших классах, закончил компьютерные курсы и какое-то время посещал секцию каратэ. Но в спорте высот не достиг, застрял где-то в районе желтого пояса.

Куда-то конкретно идти учиться после школы Степа не имел в виду. Но впереди уже маячила Российская Армия. Одно время мы пытались с помощью Большаковой эксплуатировать травму головы, которую Степа получил еще в 15 лет на физкультуре. Там было подозрение на сотрясение мозга, не все было в порядке на самом деле. Но ничего серьезного из этой травмы выжать не удалось, ребенок остался годен к строевой «с незначительными ограничениями».

В общем, я велела Степе поступать в семейный Полиграфический, тем более, что Жирный взялся бескорыстно подтянуть племянника по математике. Степа сначала делал вид, что готовится, а потом – что поступает. На дневное отделение он экзамен просто провалил, а на вечернее сильно недобрал баллов.

Тут я озверела, устроила скандал и погнала сынулечку поступать куда угодно, хоть в заборокрасительное училище. Денег на платное обучение балбеса не было, но я ему открытым текстом сказала, что болтаться без дела не позволю. Балбес внял и уже в августе, с подачи кого-то из приятелей, сдал документы в кулинарное училище, где и валял дурака еще два года.

Закончил его Степа поваром 4-го разряда, но это не значит, что он умеет готовить. Правда, у сынули хорошо получается разделывать рыбу, чем я, конечно, пользуюсь. Для меня самой возня что со свежей, что с соленой рыбой, – вещь совершенно невозможная.

Короче, закончил Заяц свое училище, и над нами опять нависла армия. Травма головы себя не оправдала, надо было искать другие пути. К проблеме активно подключилась Галка Додонова. Сначала кто-то из ее милицейских коллег взялся пристроить ребенка в пожарную охрану, но хотел за это штуку баксов. У меня же было всего двести: сотню заняла у мамули, еще сотня была в свое время заработана Степой. Я начала метаться, занимать деньги. Для начала надо было набрать хотя бы 500, как аванс. Обратилась к мадам Градусовой, та выслушала и молча выложила три сотни, отказавшись от расписки. Потом я сунулась к папуле: незадолго до этого мы с ним возвращались вместе со дня рожденья Жирного, и батюшка говорил, что скоро получит гонорар за очередной учебник; предлагал денег, если нужно. И вот денежки понадобились. Но у папули меня ждал сокрушительный облом. Отче радостно заявил, что гонорара нет и неизвестно, когда будет, и что он вообще такого разговора не помнит, был пьян-с. Как выяснилось со временем, у папули прогрессирует склероз, сейчас он вообще мало что запоминает. Тогда же я потихоньку обтекла, а насчет остальных баксов договорилась с Жирным.

Впрочем, милицейский Галкин кореш делать ничего не собирался, а потом выяснилось, что в пожарные можно попасть совершенно бесплатно, требуется только пройти серьезную медкомиссию. Но когда Степа узнал, что контракт там заключают на 5 лет, то сказал: ну уж, на фиг, я лучше два года отслужу.

Я вернула Градусовой 300 долларов, и мы стали работать в другом направлении, на предмет службы в Москве, во внутренних войсках. Собственно, делала все Галка, тряся своими связями, я лишь разорилась на французский коньяк военкоматскому майору, да на шампанское с конфетами какой-то нужной даме. В результате Степа получил на руки повестку на 25-е июня. Предыдущие повестки мы игнорировали, а Заяц почти не ночевал дома: обитал у Сережки, Наталья с Ильей были в это время в Испании.

Где-то за неделю до Степиной отправки в ряды за ним рано утречком явились из милиции. Я гуляла с псом перед работой и столкнулась у подъезда с двумя ментами, один из которых был при автомате. Они заявили, что сейчас деточку заберут, чтобы отвезти в военкомат. С чувством полного внутреннего удовлетворения я ответила:

– Не хотелось бы вас огорчать, господа, но сын поедет в военкомат не сегодня и не с вами, – и показала повестку.

Господа долго извинялись, прижимая грабли к груди, на что я сказала:

– Да ладно, ничего страшного. Лишь бы вам самим эта работа нравилась.

В общем, единственным положительным результатом всех этих метаний явилось то, что мы просто удачно протянули время. Оказалось, что дальние отправки были в начале призыва. Ни в какие внутренние войска Степа не попал, но служил очень удачно: в ПВО (сами не летаем и другим не даем!) в Долгопрудном. Лучше и в лотерею нельзя было выиграть. Часть вроде пионерского лагеря, без особой дедовщины. Приезжать туда можно было каждый выходной, да и самого солдатика частенько отпускали домой. Уже осенью Зайца забрали в штаб, где вовсю пользовались его оформительскими способностями и знанием компьютера. Так он и прослужил штабным крысом, вот только запаршивел страшно. Шапка парню досталась б/у, и видно, от не очень здорового человека. У Степки пошли по голове и шее жуткие болячки и

гнойники, он дважды лежал с этой дрянью в госпитале. Да и сейчас время от времени появляется на голове и за ушами раздражение, никак его эта зараза не оставит.

А еще перед уходом в армию ребенок достал меня своими барышнями. Сначала встречался с какой-то задрыгой–старшеклассницей. Девочка была симпатичная, но совершенно безбашенная. Еще в 16 лет она имела две попытки суицида, а потом и вовсе лечилась от бешенства матки. А недели за полторы до отправки Степа познакомился с девицей постарше себя, имеющей двухлетнего ребенка. Эта тоже попалась больная на всю голову: замуж хотела любой ценой и, по некоторым сведениям, специализировалась именно на призывниках. Окружила нас со Степой такой заботой, что от нее не было спасенья. В часть моталась каждый день на Степкином велосипеде, а на обратном пути заруливала ко мне и одолевала стонами о своей безбрежной любви. Степу все это достало быстро, а меня – еще раньше.

Сначала я вежливо намекала, что о своих визитах стоит предупреждать. Потом заявила открытым текстом:

– Надя, а тебе не приходило в голову, что являясь вот так: не только без приглашения, но даже без звонка, ты можешь мне помешать? Например, из-под мужика вытащить...

Это барышню слегка смутило, но мотаться она продолжала все равно. На присяге и вовсе завела разговор о том, что тем, кто женится во время срочной службы, дают месяц отпуска. И предложила свою помощь в этом деле. Но Степа благоразумно вставил, что ради отпуска жениться не собирается, и девушка слегка завяла.

Сразу после присяги я с псом поехала в деревню, в отпуск, подправить расшатавшиеся нервы. Тролль, видимо, накануне съел что-то не то. Вскоре после Клина пес начал беспокоиться, порывался присесть прямо в вагоне и едва дотерпел до Твери. А там обгадил всю платформу, за что идущие следом за нами с электрички люди пожелали нам много чего хорошего на всю оставшуюся жизнь. Электричек до Лихославля, конечно, не было. Мы потащились на автобус, а пока его дожидались, Тролль унавозил и все прилегающие кусты и газоны.

Когда вернулись в Москву, Степа рассказал, что Надя залегла в больницу с какой-то секретной болезнью и теперь забрасывает его письмами. Видела я эти послания: толстые конверты, полные стихов, соплей, слез, сердечек и поцелуев из помады. Подписывалась она скромно: «твоя Надежда» (последняя, видимо). Письма сыпались через день примерно до конца лета, потом прекратились. Вероятно, барышня занялась осенним призывом.

Примерно через полгода Степа во время очередного увольнения познакомился с другой девочкой, Милой. Она была ему ровесницей и выглядела вполне нормальной. К сожалению, мамаша у нее оказалась довольно-таки хамоватая и истеричная. Она названивала мне ночами и осыпала упреками и подозрениями. Я поначалу пыталась вежливо даму вразумить, намекая, что девочка ее вполне взрослая. И чем бы она со Степой ни занималась, делает это добровольно и не без удовольствия. А потом мне эти разборки надоели, и я мадам отменила, заперев в «черный список».

*
Мои электронные книги можно найти здесь