2 Слово без дела. Часть 9

     Продолжаю публиковать свои несколько сумбурные воспоминания. Правда, теперь без иллюстраций. Недавно пересела с полудохлого компьютера на новый ноутбук, пока не освоилась. МФУ не желает сканировать, такая вот неприятность.

Пятый курс был сплошной лафой. Немного напрягал «Научный коммунизм», последний из общественных предметов, – бредятина полная. Но коммунист наш научный оказался нормальным мужиком: попугал нас, попугал, да и поставил всем зачеты автоматом. А на экзамене главное – рот не закрывать. Можно молоть любую чушь, все равно никто не слушает. Оно и понятно: кому же охота вслушиваться из года в год в одну и ту же ерунду?

Дипломы у нас были исследовательские, ставили мы всякие бредовые опыты, приносили руководителям такие же бредовые данные. А руководители у нас были орлы: могли любые данные истолковать, только дай. Причем, им было совершенно не важно, как держать график, вверх ногами получалось даже лучше.

С нашей кафедры фотомеханики на типографии не распределяли, о чем я теперь жалею. А тогда было престижно попасть в НИИ, наоборот, нас пугали сферой материального производства. Мне светило распределение в Зеленоград, что не очень радовало. Сейчас бы нам тогдашние проблемы: от распределения отбодаться! Рыпнулась я было в мамулин «ящик», там запрос дали, но не получилось: наши должны были Зеленограду обязательно пять человек предоставить. В конце концов, я сказала своему руководителю, пусть распределяют, куда хотят, – все равно я там работать не буду, потому что в декрет уйду. С Гнусовым мы к тому времени уже решили пожениться.

Диплом обмывали у меня дома, довольно большой компанией. Я перед защитой дала обет: если защищусь на «отлично», домой поеду босиком. Пришлось разуваться. «Поплавки» свои мы побросали в литровую эмалированную кружку с водкой, которую пускали по кругу. С нами тогда затесались как-то Дон Педро и Женька Иванов, друзья-соперники. В то время они бодались из-за Таньки Назарецкой, сучары из параллельной с нами группы, причем побеждал Дон Педро. А вообще-то они соревновались, кто больше девок в общаге перетрахает.

Окна были раскрыты настежь по причине жары. Женька выпрыгивал из окна, а потом разбегался и запрыгивал обратно, чем безмерно смутил мамулю, а остальных восхитил. Здоровенный был лось, царствие ему небесное!

А через три дня состоялась моя свадьба. Мамуля была недовольна моим выбором, но кто ж родителей в наше время спрашивает? Она побухтела и смирилась, на время.

Платье мне дала Таня, жена Жирного, фату – Ирка. Было очень жарко, а платье с длинными рукавами, тяжело. К тому же я обожгла себе щеку щипцами для завивки. Ожог удалось замазать, но он болел, собака. Зато на другой день уже не болел, но проявился конкретно. Хороша я была после «первой» брачной ночи с бланшем.

Большакова была у меня свидетельницей, и ее жутко бесила обязанность ходить с подносом, собирая деньги. Папенька тогда отличился: подарил пачку не то трешек, не то пятерок, не помню. Мамуля тоже выступила-таки: заявила, чтобы Лидочки на свадьбе не было. Расстроила всех, кроме себя, любимой.

Расписывались мы в «Аисте», потом нас возили в двухцветной «Чайке» на Ленинские горы, а гуляли в каком-то ресторанчике в Черкизове. Подышать выходили на козырек. Меня всю облили шампанским, платье было испорчено: сочетание шампанского с паркетной мастикой оказалось для него губительным.

В свадебное путешествие мы поехали с папулей на яхте. О «Викинге» стоит рассказать отдельно.

Это старенький швертбот, кажется, еще из Германии по репарации пригнанный. Бог знает, сколько ему лет, раньше он назывался «Корсар». Принадлежал он нашему институту, стоял в яхт-клубе в Хлебниково. Ходили на нем папуля да Дон Педро со товарищи.

За год до описываемых событий с несколькими яхтами из нашего клуба произошли крушения, причем были и человеческие жертвы. Начальство, не долго думая, порешило все старые лодки сжечь. Конечно, папуля такого допустить не мог. Уж не знаю, как он уламывал директора клуба, сколько водки ему споил, но тот таки закрыл глаза, когда «Корсара» угнали. Поставили его на зиму у дачки того самого папулиного друга, сэра Морозова, на Волге, где мы когда-то снимали дачу. А потом «Корсар» стал «Викингом» и с другими номерами вернулся на базу. Словом, тот же разбойник, но с перламутровыми пуговицами.

Сначала мы поехали туда, к Сэру, «Викинг» еще стоял на берегу. Ему, как обычно, был нужен ремонт. Какое-то время провели там, приводя лодку в порядок. Мы с обожаемым супругом спали в палатке. И вот там-то, в антисанитарных условиях, в спальном мешке, соорудили мы себе Степана Владимировича.

А еще Иванов сжег самовар Сэра, забыв налить туда воду. Паника была всеобщая, так как Сэр очень трепетно относился к своим имуществу. Пришлось ребятам ехать в Москву за самоваром, найти который удалось только в ГУМе. Не такой же точно, но все-таки лучше, чем ничего. Сэр не умер от разрыва сердца, мы все тоже выжили.

Когда «Викинга» сбросили на воду, он чуть не затонул – так рассохся. Полдня всем коллективом вычерпывали воду. Сначала ведрами, а потом еще 44 ночных горшка насчитали.

А потом мы пошли вниз по Волге, мимо Дубны, Белого Городка, где останавливались в нашем институтском лагере. Прошли Калязин с его затопленной колокольней, Углич посетили, ночевали в устье памятной Корожечны. Несколько дней прожили в Копринской бухте, тогда она была еще доступна. Дошли до Рыбинска, помню, там еще фанеру воровали. Потом зарулили в речку Сутку, там погуляли. Хорошо было, что вообще может быть лучше отдыха на воде? Настя тогда была еще маленькая, лет семь. Она бегала по песку с большим полотенцем за плечами и кричала: «Я бабочка, я бабочка!»

А потом мы с Владимиром Палычем уехали домой, причем муж старательно тащил в рюкзаке пару булыжников, аж до Дубны: гостинец от папули.

В НИИ Молекулярной Электроники, куда меня распределили, я пришла уже слегка беременной. Не очень там этому были рады, но это их проблемы: отвертеться от молодого специалиста было не легче, чем от распределения.

Поняв, что беременна, я с удивлением ощутила досаду и сожаление. Это было очень странно, так как ребенка я хотела, тем более, что сомневалась, получится ли это у меня вообще. По счастью, сожаление это длилось не дольше пары дней. Не думаю, что я одинока в этих отрицательных эмоциях. Осознание того, что внутри тебя, любимой, завелся какой-то маленький червячок, с которым надо считаться, ради которого придется от многого отказываться. .. А он ведь еще и растет, его рожать придется, а потом воспитывать черт знает сколько лет! Есть от чего придти в смятение, согласитесь.

Курить я бросила сразу, даже табачного дыма не переносила. Несчастного мужа выгоняла курить на лестницу. Даже если на улице кто-то проходил мимо с сигаретой, меня мутило.

Гастрономическая фантазия у меня случилась только одна, но сильная. Я проснулась среди ночи с чувством, что чего-то хочу, а чего – не знаю. Разбудила мужа и заставила его, сердешного, вспоминать и перечислять всевозможные блюда и продукты. Как он меня не придушил, удивляюсь. Остановились на салате «Оливье»: да, это было именно то, чего мне хотелось прямо сейчас! Напомню, что год стоял 1979-й, конец лета, 3 часа ночи. Необходимые ингредиенты нужно было еще достать. Озаботили мамулю, она прониклась нуждой беременного ребенка и пару дней носилась с выпученными глазами в поисках зеленого горошка, соленых огурцов, майонеза и прочей муры. Наконец вожделенное блюдо было готово. Я, совершенно счастливая, съела одну ложку, тут же пошла проблевалась и успокоилась.

На работе меня не напрягали: чего с беременной девахи взять, если кругом сплошная вредность? Делали там микросхемы, ну очень мелкие, выход годных едва достигал 4%. Работали мы в гермозоне. Это такое большое помещение в центре корпуса, без окон, с раздевалкой. Внизу само собой был общий гардероб, где оставляли пальто, а в раздевалке надо было надеть халат, чепчик и тапки. Внутри – стеклянные перегородки до потолка, на половину высоты замазанные белой краской, уборщицы непрерывно моют стены и пол. Постоянная температура и влажность плюс слегка повышенное давление – чтобы выдувало пыль. Там было очень хорошо в жару, к нам приводили отдышаться несчастных из помещений по периметру корпуса (это были комнаты с большими окнами и без штор). Прямо за нашим корпусом был лес, мы там гуляли в обеденный перерыв. Меня, как легкотрудницу, частенько отправляли на близлежащий завод отвезти какую-нибудь секретную ерунду, а оттуда – домой.

Жизнь на работе отравлял только один Держиморда околоточный из 1-го отдела. Предприятие-то режимное! За 5 минут до начала рабочего дня этот урод вставал с секундомером или у гардероба внизу, или у шкафчика для пропусков в отделе. Если у гардероба – это ерунда: успел повесить пальто до 8-30, – и свободен до конца рабочего дня. А вот если у шкафчика, это беда: надо еще наверху успеть переодеться, да еще через всю гермозону прогалопировать до шкафчика. А то запишут и кварталки лишат за опоздание. Пару раз я так пробежалась, а потом на это дело забила: не солидно беременной даме животом рассекать просторы гермозоны.

Вскоре я выросла из своей одежки, но где-то месяцев до пяти еще влезала в брюки мужа. А потом меня так поперло, что пришлось шить себе беременное платье. Я вообще тогда постоянно что-нибудь вязала да шила.

Разнесло меня до жути, я прибавила около 30-и кило, асфальт перед собой не видела на 3 метра. Тяжко, конечно, было. Руки-ноги отекали, ни обуться нормально, ни в ванне полежать. И ходить страшно: зима, скользко. А больше всего меня бесила невозможность спать на животе.

Раиска моя, теперь уже и родственница, к тому времени родила девочку Машеньку. Ее Славец тогда был уже благополучно отчислен из института за пьяную драку в общаге, так что пошел работать. Сам он из Челябинска, они с Раиской ездили туда после свадьбы. Раиска привезла мне оттуда пепельницу – Касли, в виде листочка. Я до сих пор ею с удовольствием пользуюсь.

А Галка все еще была не замужем. Мы-то считали, что она раньше нас всех выскочит: самая хорошенькая была – маленькая, беленькая, с огромными голубыми глазами.

Муж и его родители хотели мальчика, мамуля – девочку. Поэтому я решила ждать просто ребенка, не зацикливаясь на его поле (УЗИ тогда не практиковалось, а может, его и вовсе еще не было). Но последние месяца два я была почему-то уверена, что родится мальчик. И имя ему выбрала – Степан. Вдохновил меня телефильм «Дождь в чужом городе». Не помню, кто играл главного героя, а партнершей его была Зайцева. Уж очень она его ласково звала Степушкой.

Родители мужа были сладкой парочкой, эдакие два пузатых пончика, родом из деревни под Липецком. Основной их задачей было всех насмерть накормить, а желательно еще и напоить.

Ругались мы с Владимиром Павловичем постоянно, раздражать он меня начал практически сразу после свадьбы. У меня и так-то характер скверный, а беременность еще и слезливости добавила: покажи палец – вот и истерика. Вообще тогда у меня жизнь изменилась по слишком многим параметрам. Закончилась всякая учеба, что само по себе было дико, замужество, работа, беременность...

Супруг оказался не шибко умным, жутким вруном и не дураком выпить. Я сама в обществе трезвости никогда не состояла. Но оказалось, что выпить и почудить в одной компании – это одно, а встречать поддатого мужа с работы – совсем другое, две большие разницы и четыре маленьких. Он мне поначалу пытался тюль на уши вешать: дескать, зуб болел, а он в целях обезболивания рот водкой полоскал. Но я, подкованная своими подругами-медичками, объяснила ему, что перегар случается не оттого, что водка во рту побывала, а потому что алкоголь из организма удаляется через легкие.

– Ты, – говорю, – милый друг, можешь себе хоть клизму водочную поставить, вонять будет все равно изо рта, а не из задницы.

Муженек сильно расстроился, обиделся и долго бухтел что-то по поводу гнилой интеллигенции, которая слишком много знает.

Уйдя в декрет, я оказалась на домашнем хозяйстве. До этого готовить я совершенно не умела. Могла, конечно, чай заварить, супчик разогреть, ну еще яичницу сделать – но не более того! Готовить неожиданно понравилось, я стала собирать рецепты и увлеклась выпечкой. На пироги, правда, не замахивалась, а вот разные печенья неплохо получались.

Однажды, будучи дома одна, чуть не насмерть подавилась куском мяса. Думала – все пипец котенку. Но как-то все же сумела проглотить застрявший кусок, пронесло нас со Степой.

Срок рожать у меня был 7-го апреля. Я считала, лишь бы не 1-го, неважная это шутка в день смеха. Бог услышал мои молитвы, и прихватило меня впервые 2-го числа. Мои все рано утречком ушли на работу, а я проснулась от резкой боли в животе, да такой сильной, что не только шевельнуться, даже вздохнуть толком не могла. Лежала, смотрела на настенные часы напротив и скучала. Тут тебе, Воробьева, и царствие небесное: дома никого, телефон в другой комнате, встать ты не можешь. Отпустило меня очень нескоро, но больше в тот день боль не возвращалась.

Назавтра потащились с мужем ко врачу, и там меня, не отходя от кассы, погрузили в неотложку и отправили в 16-й роддом, на сохранение. В начале апреля была еще снежная зима, чувствовала я себя совершенно нелепо, лежа на носилках в полной зимней амуниции. Тем более, что у меня уже ничего не болело. В приемном покое меня ждал серьезный шок, когда после осмотра мне заявили, что ребенок в ягодичном предлежании. Моя-то гинекологиня всю дорогу уверяла, что голова на месте. Хорош специалист – башку от задницы отличить не может! Так вот, оказывается, чем он меня все время под ребра пихал...

Поместили меня в отделение, набитое унылыми пузатыми бабами. Многие там сохранялись по несколько недель, а единственным развлечением было глазеть из окон, когда выписывали счастливых мамаш. Какой бантик на свертке – синий или красный? Палата была большая, мне досталась койка в углу. Девчонки сказали:

– Скоро уйдешь, на этой койке никто долго не залеживается.

И точно, в ночь с 4-го на 5-е у меня начались схватки, и я отправилась в предродовую палату. Ночь мне дали поспать, а поутру начали стимулировать и весьма в этом преуспели.

Роды – процесс неприятный, но захватывающий: начав, остановиться уже невозможно. Господи, чего только бабы не орут во время схваток! Если бы хоть малая часть их пожеланий мужьям исполнилась, род людской давно бы уже прекратился. Одна девчонка клялась, что как только попадет домой, конец мужу бантом завяжет. Видно, нехилый мужик.

Там было полно каких-то практикантов, и ко мне все подкрадывался один чахлый мулат с деревянной трубкой. Но я его честно предупредила:

– Мужик, уйди – зашибу! – и он с сожалением отступил, прячась за своим инструментом. Потом стало уж совсем невмоготу, я стала кричать:

– Да подойдите же ко мне кто-нибудь, а то сейчас прямо здесь сама рожу! Подскочила ко мне какая-то овца и говорит:

– Ой, глядите – пятка торчит! Давай вставай, пошли рожать.

– Фигушки, сама никуда не пойду, везите на каталке!

Овца обиделась, но пришлось ей меня отвезти. А в 13.05 родился Степа. Детеныш получился узкоглазый, с черными волосами и щеками шире плеч, очень серьезный.

А на следующий день, во-первых, у меня обнаружили еще одну кисту и сказали, что будут готовить к операции. А во-вторых, у меня на губе выскочила лихорадка, и нас со Степой перевели в инфекционное отделение. Нет худа без добра – в инфекционном было очень чисто, белье меняли ежедневно, полы блестели. А в общем отделении – пеленки лишней не допросишься, а в коридоре перед туалетом – огромная лужа, которую надо было как-то форсировать.

Короче, выписали нас со Степашкой, когда ему уже месяц исполнился. А Галка вышла замуж, пока я там лежала. Так как лежала я долго, меня успели навестить все родственники и друзья, кроме папули: он сам в это время лежал в больнице. Несчастный отче, решая половой вопрос, надышался паркетным лаком. Все оказалось очень серьезно; выздороветь-то он выздоровел, а вот курить пришлось бросить. Отвыкал папуля очень тяжело: в течение нескольких лет он с полпинка мог сказать, сколько именно дней он не курит.