суббота, 8 июня 2019 г.

4 Слово без дела. Часть 28

       В этой части воспоминаний сплошные кошмары. Очень тяжелый тогда начался период.

До конца лета Степа погулял, и погулял до такой степени хорошо, что меня чуть Кондратий не хватил. Разумеется, это же был его нечетный год. Уже давно мы с Наташкой заметили, что обычно неприятности с нашими детками случаются, когда они проводят время вместе. Как сказала недавно Наталья, врозь они – это Степа и Сережа, а вместе – Степан Разин!
Ближе к осени я ребенку объявила свою царскую волю: хватит гулять, ищи работу и слезай с моей удобной шеи. Впредь деньги от меня будешь получать только в долг. Он устроился работать в супермаркет «Верона» на Петрашке, оператором ПК. А зимой перешел в ближайший к нам «сам-бери», который одна большая дружная армянская семья преобразила до неузнаваемости.
С Милой он продолжал активно встречаться, ближе к следующему лету они стали поговаривать о свадьбе. Правда, намечали ее примерно через год: весной у Милы погиб в автокатастрофе отец, и она хотела выдержать траур. Меня предполагаемая женитьба деток не особенно волновала. Во-первых, год – достаточно большой срок, все может рассосаться. Во-вторых, сама Мила меня вполне устраивала. Разве что под хмельком у барышни открывался словесный понос, но это можно пережить.
Вот только мама ее сильно напрягала. Лично я с Ириной Шараповной знакома не была и не стремилась к этому: вполне хватало ее хамского общения по телефону. Информация о ней поступала от Степы с Милой. Дама Степу активно не любила, постоянно устраивала ему скандалы и разборы полетов. Она считала, что Степа совершенно не достоин ее прекрасной дочери и всячески демонстрировала свое негативное отношение.
Насколько мне известно, мамаша довольно активно пила, да и с головой у нее, кажется, было не все в порядке. Степка рассказывал, что как-то по пьяни Шараповна полночи уговаривала его убить ее мужа. А когда тот погиб, она запретила Зайцу приходить на похороны. Это, на мой взгляд, вообще ни в какие ворота не лезет, а Степу очень сильно задело.
А в конце прошлого лета Мила нас внезапно бросила, вылив на милого друга не один ушат помоев. Степа ужасно переживал этот разрыв, пришлось выгуливать его вечерами, обсасывая ситуацию со всех сторон. Он долго надеялся, что Милка вернется. По-моему, он и сейчас был бы не против этого, глупыш. Как выяснилось, она предпочла соседа, гораздо старше нее и имеющего «Волгу». Да и маме этот Боря очень нравился. Теперь Мила собирается замуж за Борю, да что-то все никак. Ну и флаг им в руки!
Степа же глушит тоску по Миле тем, что меняет подружек чуть реже, чем носки. Я не всегда успеваю запомнить их в лицо и по именам, причем среди барышень попадаются уникальные особи. Но об этом потом.

В начале 2002 года меня опять призвала мадам Градусова и сделала очередное предложение: перейти фин. директором на другую фабрику. Точнее, поскольку фабрика та была относительно мелкая, там эта должность называлась «финансовый контролер», но суть от этого не менялась.
У меня были определенные сомнения, потяну ли я эту должность: по моему глубокому убеждению, она предназначена для экономиста. Я же и бухгалтером-то настоящим не являюсь. Но Градусову сильно доставали по этому поводу из объединения: наша фабрика заслуженно считалась настоящей кузницей кадров, а людей со стороны на такие деликатные должности предпочитали не брать.
Сопротивлялась я недолго по многим причинам. С одной стороны, я несколько заскучала на своем месте и уже сама начала подумывать о новом. С другой – это был перевод с повышением и, вроде бы, с перспективой. К тому же меня уверили, что я получу всемерную помощь и поддержку. Кажется, мадам Градусова была даже слегка шокирована тем, как легко я согласилась на это предложение. Впрочем, она ясно дала понять, что у нее на меня далеко идущие планы: наша Ольга задумалась о продолжении рода, правда, пока теоретически. И мадам высказалась в том смысле, чтобы я пошла набраться опыта, а потом вернулась на Ольгино место, когда та уйдет в декрет. Уж не знаю, грустить или радоваться, что этим планам не суждено было сбыться.
Родная «Диана» все эти годы бурно развивалась и успела превратиться в настоящего монстра, спрута, охватившего всю Москву и область, дотянувшись и до близлежащих губерний.
Не монополист, конечно, но явный лидер в сфере химчисток-прачечных. Другие фирмы, как «Калифорния», «Леда», «Чистюля», «Лисичка», – имели всего лишь по одной фабрике с небольшим количеством приемных пунктов у каждой. В «Диане» же тогда было, кажется, 16 фабрик, а пунктов – немерено. На Коптевской их имелось 21, на той, куда мне предложили перейти, – десятка полтора. Причем постоянно открывались новые.
Руководство объединения окопалось на ул. Бутлерова и тоже сильно расплодилось. А над ними было еще более высокое начальство: господа учредители. И всем кушать хочется. Начальство без устали придумывало разные новые примочки, как бы заработать побольше денюшков. Постоянно закручивало многочисленные гайки и сочиняло так называемое «Положение по Супер-Диане». Это был увесистый талмуд с многочисленными инструкциями и регламентами. Регламентировалось абсолютно все, каждый чих. Я даже как-то предложила Градусовой включить туда «Инструкцию по пользованию туалетной бумагой» – гениальный документ, уже давно висящий у меня в туалете.
Народ под гнетом всего этого задыхался и зверел, тем более, что оклады в «Диане» относительно невысокие. Во всяком случае, они гораздо ниже, чем требования. Вот такая веселая картина маслом.
12-я «Диана», на которую меня сватали, располагалась на проспекте Жукова, очень неудобно ездить. Это меня напрягало, но не слишком. В Москве вообще немного мест, куда от нас ездить удобно. И запущено там все было основательно: за короткий срок на фабрике сменилось три фин. контролера. Директорствовала там давняя подруга Градусовой, мадам Гребнева Раиса Александровна, и директорствовала всего полгода. Знали они друг друга еще с Волгограда, в «Диане» вообще было немало народу из этого славного города-героя.
В объединении меня протащили через два собеседования. Первое было с начальницей экономического отдела, мадам Кошиной. Градусова мне потом рассказала, что я произвела на Кошину неизгладимое впечатление. Я и раньше замечала, что произвожу на других впечатление гораздо более уверенного в себе человека, чем это есть на самом деле. В действительности я по-прежнему очень сомневалась, что хорошо справлюсь с этой работой. А потом я удостоилась аудиенции у самого Глеба Эдуардовича Ибрагимова. До этого я его видела несколько раз, но разговаривать чести не имела. И как выяснилось, немного потеряла: в общении он оказался довольно противным хамом, злоупотребляющим ненормативной лексикой. Собственно, собеседование с Глебом свелось к его монологу. Пафос этого выступления сводился к тому, что мне оказали высокую честь и не менее высокое доверие, которые я обязана оправдать.
В середине февраля я приступила к выполнению новых обязанностей, и начался настоящий кошмар, продолжавшийся три месяца. Очень скоро до меня дошло, что этот переход был колоссальной глупостью, перед которой померкло даже мое дурацкое замужество. Во-первых, работать мне предстояло в другой программе, которую мне показали весьма поверхностно. Учет велся в «Аксессе», а это вещь очень коварная, хоть и удобная в плане выборок. Конечно, ко мне приставили куратора, Надю Бабкину, фин. директора с другой фабрики. Хорошая девчонка, но она не имела возможности уделять мне много времени, ведь и сама была загружена выше крыши. В дурацкой программе все было насмерть зашифровано совершенно дикими сокращениями. Ну, например, что может означать сокращение «нал»? Наличность, наличные? Хренушки – оказывается, это были налоги. И так сплошь и рядом. Сначала я эту программу боялась, а когда узнала ее получше, то люто возненавидела. Вроде бы и не совсем я дура, но понять никак не могла. Вот заводишь сведения по разным счетам, по дням, – все сходится. А пытаешься подбить бабки, свести остатки, – получается полная ерунда, причем каждый раз другая. Как остальные в этой программе работали, не представляю. По-моему, просто подгоняли, но не признавались в этом.
Другой проблемой являлось то, что обязанности мои оказались не совсем такими, как, например, у Ольги на Коптевской. И я к этому оказалась не готова. Здесь все было организовано совсем по-другому, очень неудобно. По утрам мне приходилось по-прежнему разбирать и проверять выручку, этим на Коптевской я занималась как кассир. Ничего сложного, но отнимает много времени. И выручку от холла вечером приходилось снимать мне, и кассу переводить. То есть, сидеть допоздна, так как прием велся до 20:00, потом приемщицы занимались своей писаниной, а уж затем сдавали мне выручку. Да еще надо было дождаться всех водителей, а они могли где-нибудь застрять. Причем привозили они документы и деньги в жутком виде: все вперемешку, со множеством ошибок.
Мадам Гребнева оказалась настоящей фанатичкой. Оно и понятно: приняла она фабрику совсем недавно, надо было себя показать, а получалось не очень. На словах она сильно радовалась, что я с Коптевской, где организация работ была на высоте. И что я смогу помочь ей внедрить и здесь надлежащий порядок. Но на деле – практически все мои предложения отвергались. Мне удалось лишь добиться, чтобы выручка и документы с приемных пунктов нормально упаковывалась, и чтобы приемщицы хоть как-то заполняли кассовые отчеты. Директриса искренне полагала, что я должна быть счастлива, проводя на работе по 11–12 часов ежедневно и почти без выходных.
Несколько раз я пыталась с ней хоть как-то договориться, но толку было мало. Она твердила, как попугай, что надо потерпеть, что все наладится (читай: я привыкну), и что моя блестящая карьера в моих руках. Я говорила ей, что уж кем-кем, но карьеристом уж точно не являюсь. И жить на ее возлюбленной фабрике совсем не хочу. Тогда она предложила мне приходить на работу попозже. Но это было тоже нереально: до 12:30 я должна была отправить в объединение ежедневную сводку, а чтобы ее составить, нужно было разобраться с выручкой. В общем, тупик.
Приходила я на работу где-то в 9:30, целый день упиралась за компьютером, а уходила не раньше 21 часа с совершенно квадратной головой. Поздно вечером, как известно, транспорт ходит редко. Чтобы не добираться до дома часа два со всеми моими пересадками, приходилось ловить машину. В общем, работала я на такси, чуть совсем не разорилась.
Сущим кошмаром были ежемесячные так называемые производственные совещания, которые проводились по жесткому графику. К ним надо было успеть сделать и отослать кучу разных отчетов, а также посчитать и «защитить» в объединении зарплату.
От такой жизни (если это можно назвать жизнью) я совершенно отупела и озверела. Голова была постоянно забита цифрами, отчетами и проводками. Читать я тогда могла исключительно Донцову – оказалось, что ее дурацкие книжки неплохо разгружают голову. Постоянный цейтнот и всякие заморочки сильно расшатали мою несчастную нервную систему. А чем я больше всего в жизни дорожу, так это своим душевным равновесием.
Ситуация осложнилась еще тем, что при мне там дважды пропала выручка. Первый раз – выручка холла за субботу, когда я, слава Богу, не работала. И хорошо еще, что деньги пропали не из моего сейфа. В пакете просто лежали одни документы, а денег, 30 тысяч, не было. А через некоторое время с одного из приемных пунктов прислали на 10 тысяч меньше, чем надо. Я вскрыла их пакет, а там не 12 тысяч, а всего две. Приемщицы и водитель ушли в несознанку. Долго мы с этим разбирались, да без толку. Я поняла, что мадам Гребнева заподозрила меня. Очень, знаете ли, неприятное открытие, а ощущения просто мерзкие. Потом Градусова мне рассказала, что Гребнева приезжала к ней и спрашивала, не может ли пропажа выручки быть связана со мной. Градусова не подвела, моя репутация в этом плане была безупречной. Ничего удивительного: я над ней целенаправленно работала не один год, поэтому мне в свое время и в бухгалтерию предложили перейти.
Короче, достало все это меня неимоверно, и в первых числах апреля я объявила, что ухожу. Что тут началось! Сначала мадам Гребнева не поверила, а когда я ее убедила, что не шучу, пошли бесконечные уговоры на всех уровнях. Под конец, когда я в очередной раз приехала в объединение, меня подкараулил и затащил к себе Глеб. Этот не столько уговаривал, сколько пугал. Но я к тому времени если чего и боялась, так это остаться на своей каторге.
Уход мой затянулся до безобразия. Нужно было дождаться замены, а потом и обучить ее. Прислали мне молодую девчонку по имени Жанна. Девочка так себе, единственным ее достоинством было высшее экономическое образование. Специфики нашей она не знала, с наличностью раньше не работала, аккуратностью не страдала, а компьютер знала, по-моему, еще хуже, чем я. Я ее сразу предупредила, что научу всему, что знаю, но, к сожалению, сама знаю и понимаю далеко не все. Конечно, старалась ее особо не пугать, чтобы не сбежала и дала мне спокойно уйти.
Через несколько дней я поняла, что девочка, пожалуй, туповата и довольно стервозна. Она по двадцать раз ежедневно задавала одни и те же вопросы, а за моей спиной жаловалась, что я ее совсем не учу. Благо, был свидетель моих мук с ученицей: нам в каморку подселили еще одну девчонку с компьютером. Помещались мы в «кабинете» площадью примерно 5 кв.м. с большим трудом.
Что могла, я Жанне показала и объяснила, передала по факту деньги и ключи от сейфа. Сама я всего этого касаться больше попросту не могла.
Прослышав, что я ухожу, мне позвонила Градусова. Сказала, что готова меня взять, но не на прежнее место, которое было уже занято. Я ее от всей души поблагодарила, пообещав заехать, когда этот кошмар закончится. У меня ведь не было ничего конкретного в плане дальнейшей трудовой деятельности. Я просто не имела никакой возможности искать себе другую работу, это требует как минимум времени.
Мне там пришлось задержаться до майского совещания, раньше не отпустили. Я по многим признакам подозревала, что уйду без зарплаты. И оказалась права, все-таки эту фирму я неплохо знала. Накануне моего ухода приезжала Надя, мы все долго сидели, подбивали бабки. Получилось у нас, что реальные остатки плюсуют на несколько тысяч. Это радовало и вселяло некоторую надежду. Но на другой день после совещания, на котором я получила от Глеба свою последнюю порцию помоев, к нам вместе с Надей приехала Кошина. Они по новой начали крутить-вертеть что-то в программе, в результате чего остатки стали сильно минусовать. Чего и следовало ожидать. Я забрала свои документы и распрощалась с этой богадельней навсегда. Зарплату за апрель и половину мая мне не заплатили. Не знаю, работает ли там до сих пор эта Жанна, что-то я сильно сомневаюсь. Она еще при мне начала ныть, что нагрузка здесь слишком большая, а зарплата – наоборот. Ну, да и шут с ней. Я-таки вырвалась оттуда, пусть с ободранными боками, но живая и счастливая.


*
Мои электронные книги можно найти
здесь 

4 комментария:

  1. Мария, какой-то нервозный период, уж очень беззащитный что-ли. И хорошо, что недолго он длился, а то и здоровье можно подорвать нешуточно.

    ОтветитьУдалить